Читать книгу "Becoming. Моя история  - Мишель Обама"

– Ну, – беспечно сказал он, – надо же мне было как-то заставить тебя замолчать.

Я сказала «да» Бараку, и вскоре после этого я сказала «да» Валери Джаррет, приняв ее предложение работать в мэрии. Перед тем как сделать это, я настояла на своей просьбе познакомить Барака и Валери за ужином, чтобы мы втроем могли поговорить.

Я сделала это по нескольким причинам. Во-первых, мне нравилась Валери. Она впечатлила меня, и независимо от того, собиралась я принять ее предложение или нет, мне хотелось узнать ее получше. Я знала, Барак тоже будет впечатлен. Но, самое главное, мне было нужно, чтобы он услышал историю Валери. Как и Барак, она провела часть своего детства в другой стране – Иране, где ее отец работал врачом в больнице, – и вернулась в Соединенные Штаты, чтобы учиться. Это дало ей тот же ясный взгляд на вещи, который я видела в Бараке. Барак беспокоился о моей работе в мэрии. Как и Валери, его вдохновляло руководство Гарольда Вашингтона, но он был гораздо менее лояльным к истеблишменту старой школы, в частности нынешнему мэру Ричарду Дейли. В Бараке говорил общественный организатор: даже когда Вашингтон был у власти, Бараку приходилось неустанно и иногда бесплодно бороться с мэрией, чтобы получить хоть малейшую поддержку для социальных проектов. Хотя он неизменно подбадривал меня в отношении моей новой работы, я думаю, он тихо волновался, не разочаруюсь ли я или не окажусь ли бесправной, трудясь под руководством Дейли.

Валери была подходящим человеком для таких вопросов. Она работала на Вашингтона, а потом потеряла его. Пустота, последовавшая за смертью Вашингтона, стала своего рода предостережением, которое я в конечном итоге пыталась донести до людей по всей Америке: в Чикаго мы ошиблись, возложив все реформистские надежды на плечи одного человека и не построив при этом политический аппарат для поддержки его ви́дения. Многие, особенно либеральные и черные избиратели, рассматривали Вашингтона чуть ли не как божественного спасителя, человека, могущего изменить все. Он прекрасно справлялся с этой задачей, вдохновил таких людей, как Барак и Валери, уйти из частных фирм на общественную работу и государственную службу. Но, когда Гарольд Вашингтон умер, бо́льшая часть энергии, которую он генерировал, умерла вместе с ним.

Решение Валери остаться в мэрии потребовало от нее некоторого времени на раздумья, но она объяснила нам, почему считает, что сделала правильный выбор. Она чувствовала поддержку от Дейли, и ей нравилось быть полезной городу. По ее словам, она верна принципам Гарольда Вашингтона больше, чем ему самому. Вдохновение само по себе поверхностное; его требуется подкреплять тяжелой работой. Эта идея вызывала отклик у нас с Бараком, и во время того ужина я почувствовала: Валери Джаррет отныне стала частью нашей жизни. Мы никогда не обсуждали это, но казалось, в тот момент мы трое каким-то образом согласились поддерживать друг друга в течение многих лет.

Теперь, когда мы были помолвлены, я устроилась на новую работу, а Барак подписал договор с «Дэвис, Майнер, Барнхилл и Галланд», юридической фирмой, ориентированной на гражданские права, оставалось сделать еще одну вещь. Мы отправились в отпуск – точнее, в паломничество. Мы вылетели из Чикаго в среду в конце августа, долго ждали в аэропорту Франкфурта в Германии, а затем пролетели еще восемь часов, чтобы прибыть в Найроби незадолго до рассвета и выйти на улицу в кенийском лунном свете – в совершенно другой мир.

Я бывала на Ямайке, Багамах и пару раз в Европе, но впервые оказалась так далеко от дома. Я почувствовала чужеродность Найроби – вернее, свою собственную чужеродность по отношению к ней – сразу же, в первые утренние часы. Потом, когда я стану путешествовать гораздо больше, я полюблю это чувство, этот способ, которым новое место мгновенно и открыто заявляет о себе. Сам воздух имеет непривычный вес и несет запахи, которые невозможно идентифицировать: древесного дыма или, возможно, дизельного топлива или сладость чего-то цветущего в деревьях. Восходит то же самое солнце, но даже оно выглядит немного иначе.

Сводная сестра Барака Аума тепло встретила нас в аэропорту. Они виделись всего несколько раз, впервые – шесть лет назад, когда Аума приехала в Чикаго, но поддерживали тесную связь. Аума на год старше Барака. Ее мать, Грейс Кизия, забеременела Аумой, когда Барак Обама-старший покинул Найроби, чтобы учиться на Гавайях, в 1959 году. (У них также был сын, Абонго, дошкольник.) После его возвращения в Кению в середине 1960-х годов у Барака-старшего и Кизии родилось еще двое детей.

У Аумы была эбеновая кожа и ослепительно-белые зубы, она говорила с сильным британским акцентом и улыбалась огромной приятной улыбкой. Я так устала с дороги, что едва могла поддерживать разговор, но, въезжая в город на заднем сиденье дребезжащего «Фольксвагена-жука» Аумы, заметила, как сильно ее быстрая улыбка напоминает улыбку Барака, как форма ее головы напоминала его. Аума также явно унаследовала семейный ум: она выросла в Кении и часто возвращалась сюда, но училась в колледже в Германии и жила там, получая докторскую степень. Она свободно говорила по-английски, по-немецки, на суахили и на местном языке своей семьи, который назывался луо. Как и мы, она приехала сюда только навестить родных.

Аума предложила нам с Бараком остановиться в пустой квартире ее друга, спартанской однушке в неприметном здании из шлакоблоков, выкрашенном в ярко-розовый цвет. Первые пару дней мы были настолько одурманены сменой часовых поясов, что двигались вполсилы. Или, может, дело в темпе Найроби, совсем не том, что в Чикаго. Ее дороги и кольцевые развязки в британском стиле забиты пешеходами, байкерами, автомобилями и матату – небольшими местными разваливающимися автобусами, которые сновали всюду, разрисованные яркими красками и посвящениями Богу. Их крыши завалены пристегнутым багажом, а сами они настолько переполнены, что пассажиры иногда просто цепляются за подножки.

Я была в Африке. Пьянящее, опустошающее и совершенно новое для меня чувство.

Небесно-голубой «Фольксваген» Аумы был настолько старым, что его часто приходилось толкать, чтобы завести двигатель. Я неосмотрительно купила в поездку новые белые кроссовки, и уже через день после всех наших толчков они стали темно-красными от коричневой пыли Найроби.

Барак чувствовал себя в Найроби комфортнее, чем я, поскольку уже бывал здесь. Я же вела себя как неуклюжий турист, сознавая, что мы здесь чужаки, даже с нашей черной кожей. Иногда люди пялились на нас на улице. Я, конечно, не ожидала, будто впишусь в общую картину, но наивно полагала, что почувствую некую внутреннюю связь с континентом, о котором привыкла думать как о мифической родине. Я думала, эта поездка подарит мне чувство завершенности. Но Африка, конечно, ничего нам не должна. Любопытно чувствовать разницу между двумя идентичностями, будучи афроамериканцем в Африке. Эта мысль вызвала труднообъяснимое чувство печали, ощущение оторванности от корней на обоих континентах.

Несколько дней спустя я все еще чувствовала себя не в своей тарелке, и у нас обоих болело горло. Мы с Бараком поссорились – почему именно, я не помню. Несмотря на благоговейный трепет, который мы испытывали в Кении, мы также очень устали, это привело к придиркам, а они – к обиде и злости. «Я так зла на Барака, – написала я в дневнике. – Не думаю, что у нас вообще есть что-то общее». На этом месте мои мысли прервались. Чтобы выразить степень своего разочарования, на остальной части страницы я нарисовала длинную глубокую рану.